— Да кто же знал, что немцы сюда раньше нас успели? — Мусабаев поморщился — плечо ещё болело. — Но, когда они по нам стрельнули — тут уже и всякие сомнения отпали! Вот мы им и дали!
— Угу… — согласился Алексей, разглядывая лежащее перед ним поле. — Это видел. Только, поздно уже было — постреляли фашисты всех наших. Мне повезло, в лес за водой отходил. Про этот-то родничок мы не знали, а то и сам я сейчас валялся бы рядышком со всеми. А так — вывернулся. Немцы в лес патруль свой послали. Они мои следы нашли, вот и решили поискать. Мало ли кто в лес ушел? Ну да не утопал тот патруль никуда, вон, винтовка у тебя — как раз ихняя.
— Вы, товарищ капитан, из пистолета их постреляли? — уважительно спросил ефрейтор. — Мне бы так стрелять научиться…
— Не, Мусабаев, нельзя было стрелять. Услышав выстрелы, фрицы уже не троих солдат в лес отправить могли. Так я их… ручками…не в первый раз, между нами-то говоря.
Танкист только удивлённо вытаращил глаза и ничего не сказал.
— Да в броневик гранату сунул, когда он по вам стрелять начал. По артиллеристам немецким пальнул пару раз, под шумок, пока никто не врубился. Да только не повезло мне, успели они танк ваш подбить! — закончил своё повествование пограничник.
— В борт… — вздохнул Мусабаев. — Когда они по нам спереди лупили, только звон стоял! Но броня держала. А здесь — двигатель они разбили, да ребят всех осколками поубивало насмерть. Один я уцелел… Как только выбрался — и сам не пойму!
Он ещё некоторое время рассказывал Алексею о произошедшем, пытаясь объяснить ему то, как он видел этот бой со своего места. Капитан не препятствовал, по опыту зная, что надо дать мехводу выговориться, дабы его отпустило. Всё-таки, для ефрейтора это был первый бой, да сразу же — с таким печальным исходом. В процессе рассказа выяснилось, что Темир из сверхсрочников, участвовал в польском походе, управляя там ещё бэтэшкой. Но боестолкновений тогда не случилось, разок постреляли из пулемета, чтобы охладить пыл каких-то очумелых кавалеристов. Да и то — стреляли в воздух. А на 'Т-34' пересел только в декабре прошлого года. В армии ему нравилось, и возвращаться домой он пока не планировал. И не последнюю роль в этом вопросе играла некая симпатичная девушка, проживавшая неподалеку от их военного городка.
А немцы, вернувшись на свои позиции, быстро навели там относительный порядок. Стащили в одно место всех убитых (десятка два, между прочим!), перевязали и погрузили в уцелевшую машину раненых. После чего, грузовик выбрался на дорогу и скрылся из поля зрения. Около самолета остались танк, замаскированная пушка и десятка полтора солдат. Видимо, произошедший бой не добавил фрицам энтузиазма, они больше не отпускали шуточек, что было видно по их поведению. Солдаты даже стали рыть окопы, чтобы оборудовать занимаемые позиции по всем правилам. Да и то сказать, по мозгам им вломили основательно! Потерять в первом же столкновении танк, броневик и артиллерийское орудие — тоже, знаете ли, не фунт изюма! Не говоря уже о том, что только убитых у них имелось больше половины личного состава. 'Это они ещё ту троицу, в лесу, не отыскали!' — подумалось Алексею.
Словом, причин для веселья у немцев не было.
Однако же, не имелось их и у Ракутина. Боевая ценность его и Мусабаева, хоть и была не совсем нулевой, против оставшихся солдат почти ничего не значила. Нет, конечно, можно было обстрелять противника из рощицы. И даже уложить пару-тройку фрицев. Но немцы попросту накрыли бы их артиллерийским огнем, а потом пустили танк. И всё — никаких вариантов борьбы с ним не усматривалось. Тяжелая машина попросту раздавила бы их гусеницами, даже не прибегая к помощи бортового вооружения. Рощица имела размер двадцать на пятнадцать метров, и укрыться в ней от танка не было никакой возможности. Эти прописные истины пришлось обстоятельно растолковать ефрейтору. Слегка оклемавшись, тот сразу же предложил капитану пальнуть по разгуливающим солдатам.
— Ты, Темир, хороший стрелок?
— Не очень, товарищ капитан. Но ведь, вы же стрелять умеете? А когда немцы ближе подойдут, тут уже и я попаду.
— Не сомневаюсь. В такую цель, как танк, попасть нетрудно. Даже и с закрытыми глазами.
— Почему же — в танк?
— А потому, что немцы и так уже народу прилично потеряли. И рисковать, посылая солдат на неизвестного стрелка, не станут! Проще нас из пушек накрыть, а после того — танком проутюжить. Много мы ему сейчас урона причиним? Разве что пулями краску пообдерём?
— А как же… — не мог успокоиться танкист. — Ребята наши — те, что здесь полегли? Так и не отмстим за них?
— Чтобы отомстить, Мусабаев, надо в живых остаться. Тогда — да, можно фрицам сала горячего за воротник залить. А с мертвого какой толк? Так что, сидим тут тихо! А вечером уходим, к своим будем пробиваться. Надо об этих немцах сообщить, разведданные передать. И спорить тут нечего — это приказ! Ясно?
— Так точно, товарищ капитан… — уныло ответил танкист. По нему было видно, что полностью свою затею он так и не оставил, но приказ есть приказ и возражать старшему по званию ефрейтор не стал.
— Тогда ложись спать, к ночи нам все силы потребуются.
— Как это — спать?
— Да так. Немцы сюда не лезут, зачем же тогда двоим бодрствовать?
— А вы, товарищ капитан?
— Так я в танке не горел! И ран на мне нет. Стало быть, и отдых мне нужен не так скоро.
И никто из них двоих даже и не предполагал, что эта, казавшаяся им столь важной, стычка была лишь крохотным эпизодом громадного сражения, развернувшегося на всем протяжении границы. Капитан не знал, да и не мог знать о том, что танковые клинья немцев уже достаточно глубоко вонзились вглубь территории страны. Что он сам находится в тылу наступающих немецких войск. Ничего этого он не знал и, занимаясь чисткой трофейного оружия, прикидывал свои дальнейшие действия.